Кристофу часто говорили, что его выражение лица не соответствует ситуации, и он довольно скоро научился кивать на собственную мифическую рассеянность. Когда он учился в университете, некоторые студенты спрашивали, нет ли у него Аспергера. С тех пор он многому научился, но для того, чтобы контролировать выражение лица, по-прежнему было нужно много усилий. Поэтому, едва услышав от Уильяма, что он смотрит как-то не так, Кристоф опустил голову и сосредоточился на скомканной в его руках рубашке.
Раздражение Уилла было похоже на пятна краски, которые возникали тут и там, но их было слишком мало, чтобы заполнить весь фон. Этот фон был темным, а не прозрачным, как прежде, когда Уильяма ничего не мучило. Психологи, которые в Миллениуме консультировали имитаторов о человеческих взаимоотношениях, постоянно напоминали Кристофу, что построить общение только на энергетическом и психологическом анализе собеседника невозможно. Но Кристоф не знал, что делать в таком случае, не знал, как ему включиться в человеческую спонтанность и перестать быть таким спокойным. Вместо этого он учился читать человеческие лица по книгам, старался следить за мимикой и каждый раз не говорил, а ставил диагноз.
С диагнозом Уильяма было все ясно - с ним справился не он, а психотерапевт, и он же наверняка говорил Уильяму, что с депрессией не следует бороться в одиночку. Но люди на то и люди, что не всегда следуют советам врачей. Некоторые и вовсе до сих пор не научились считать депрессию чем-то серьезным. Даже среди своих, в Миллениуме (не существ, а обычных людей), Кристоф сталкивался с этим: они не воспринимали больных депрессией всерьез. "У меня тоже бывает упадок сил, но я же не превращаюсь в конченного мудака" - почти дословная цитата одного умника, с которым после этого Кристоф оборвал всякие контакты. Вот и Уильям, может быть, верил, что депрессия - это его личная слабость, а не настоящая болезнь, которой требуется лечение. Может, он винил себя и хотел вызвать Кристофа на агрессию, чтобы получить свое "заслуженное" наказание.
А может и нет. Может быть, ему, наоборот, не хватало доброты и сердечности, а реплики Кристофа казались дежурными. Кто знает? Вот и Кристоф не знал. Он молча комкал рубашку и смотрел на нее, не моргая, как будто перед ним была карта сознания Уильяма, и, если бы он пригляделся, то нашел бы выход из положения.
По правилам быта требовалось убрать рубашку в ящик для грязного белья. Кристоф зашел в ванную и закинул рубашку в корзину.
- Я уверен, что не все в порядке, - снова заводит он, когда следом за Уиллом проходит в комнату. - Отсутствие аппетита часто сигнализирует о проблемах с организмом. Я вижу, ты не хочешь со мной разговаривать. Я чем-то тебя обидел?
Любовь, как было известно Кристофу, заставляет людей не замечать недостатки тех, кого они любят. Возможно, только поэтому Уильям до сих пор не спрашивал, почему Кристоф так странно разговаривает. Он и впрямь почти всегда говорил, будто профессор на лекции, и это помогало ему на собраниях, но явно было неуместно в быту. От некоторых людей Кристоф слышал, что его манера говорить раздражающа. Некоторые находили ее забавной. Кто-то считал, что он выпендривается специально, а кто-то интересовался, является ли английский для него родным. И только Уильям никогда не спрашивал, почему Кристоф так разговаривает. А Кристоф знал, что иногда он выглядит, как говорят люди, "картонным" и безразличным. Ему не хотелось показаться безразличным именно сейчас, когда привести Уилла в чувство было необходимо.